09:56
пятница,
29 марта 2024 г.
1.06
°С
Ярославль,
Ярославская обл., Россия
18 ноября 2009

Роман Виктюк: «Лужа, в которую улыбнулся Бог»

Завершился театральный Волковский фестиваль, на котором наш театр, следуя требованиям играть классику, представил последний спектакль прошлого сезона – «Горе от ума» в постановке режиссера Игоря Селина, ученика Романа Виктюка. И мэтр приехал в Ярославль специально посмотреть на работу своего ученика. Нашел он время и на встречу с корреспондентом «ГН».– Роман Григорьевич, как вам спектакль «Горе от ума»?

– Эстетика становится главной, эстетика XIX – XX века взрывает текст, который известен почти всем. Смысл этой пьесы очевиден. Идиотки – высшее общество, идиот Фамусов, и один человек, который говорит им правду. А им правда не нужна, и они объявляют его сумасшедшим. Советская власть со всей очевидностью этот сюжет «играла» из года в год. Например, они объявили сумасшедшими и Таирова, и Станиславского – старик, выживший из ума, безопасен для власти потому, что он ничего не взрывал. Мейерхольд, чтобы угодить власти, не знаю, какой в нем был процент еврейского, перешел в православие. Таиров, который был хитрее, вырос на Украине и тщательно скрывал, что он в Бердичеве вырос, что он еврей. И он взял русскую фамилию и всю жизнь кричал, что он не еврей. Даже умирая, продолжал отрицать свое еврейское происхождение. Вот что такое этот сюжет. Тема «власть и человек» очевидна, но если эту тему окунуть в эстетику времени – французский шансон, живопись и так далее, то видно, что это все доходит до близких нам времен. Когда танцует уважаемый Чацкер – а я его называю Чацкер, значит, еврей, – он ногами так перебирает, замечательно Алеша Кузьмин это делает, это есть эстетика другой хореографии, близкой уже к нам. Вот эти все эстетические напластования дают право произносить то, что герой говорит, и в это время идет расшифровка… а может быть, это личный отклик. Это спектакль­сон. Здесь собраны такие импульсы времени… это можно не принимать, можно не понимать, можно кричать, что это вонючий гламур, издевательство над реалистическим текстом. Это эстетическая бомба, которая взрывается.

Жизнь имеет смысл только в одном – в искусстве. Политики уходят, а искусство остается навсегда. Энергия, которая идет от творцов, никуда не исчезает. У меня есть такая теория, я ее себе придумал, она меня успокаивает. Те великие, которые уходят, их нежность в последнюю секунду никуда не исчезает, а собирается вокруг земного шара, обволакивает его. И там есть окошечки, великие их открывают, смотрят и говорят режиссеру: «Почему ты меня для этого поколения не сделаешь живым?»

Я думаю, что Грибоедов – это та лужа, в которую улыбнулся Бог. И эту лужу улыбкой он очистил. Все великие – улыбка в лужу, потому что лужа – это то, с чем великие входят в этот мир, не понимая, это не зависит от них.

– Вас можно видеть в жюри, например, в телепередаче, которая сейчас идет по ТВЦ. А зачем вам это?

– Когда я иду по вашему городу, люди говорят: «Это он!» Я не гордый человек, но сердце на это отзывается. Мне говорят: «Я вас узнала…» Вот артисты, которые снимаются во всех этих сериалах, говорят: «Ну последний раз, для популярности, и все». Вот идем мы вместе с Колей Добрыниным, он же снимается черт те в чем. Ко мне бросаются, автографы, все. Он стоит рядом. Я говорю: «Возьмите у него автограф». – «Ай нет!» Или мы играем в Риге. А в спектакле заняты Шифрин, Маковецкий, и Исаев играл во вторую очередь с Маковецким. В театре причитают, если не выйдет Маковецкий, зал встанет и уйдет. Я говорю: нет, он играет завтра, а сегодня очередь Исаева. И после спектакля говорят, как прекрасно сегодня играл Маковецкий!

– Вы актерам диктуете свою волю или готовы принять их идеи?

– Я бы убил их, если бы они меня не слушали! Разве я их спрашиваю? Почему надо их спрашивать? Великая артистка Алиса Фрейндлих пришла ко мне в театр, в спектакле заняты одни молодые актеры. Она им говорит: «А что это вы на меня так смотрите влюбленно? Я пришла учиться у вас». И все! Ее так обожают! Где мы только не играли, во всех частях света. В зале четыре тысячи зрителей. Перед началом спектакля она говорит: «Я такая старая, мне умирать пора». И вот звучит музыка Гуно. Она говорит: «Как потрясающе вы сейчас меня будоражите, я хочу любить». Я говорю: «Алиса, ну!» И когда в конце спектакля она стоит на поклоне и говорит: «Стыдно такой быть молодой!», я ей отвечаю: «А слабо, я сейчас этим четырем тысячам выйду и скажу: «Мы начинаем спектакль сначала». Алиса: «А, пожалуйста». Я выхожу на сцену и объявляю, что начинаем спектакль сначала. Зал: «У­у­у!» И мы начали. Зрители расселись по местам, они знают весь ход, и уже эстетика побеждает смысл. Долго мы, конечно, не играли, лишь минут двадцать. Вся сцена была в розах. Вся!

Татьяна Доронина. У нее характер совсем не сахар. В спектакле «Старая актриса на роль жены Достоевского» рядом с ней был великий Жора Бурков. И она никак не может попасть в роль. Я кричу ей: «Голая под рубищем. Ничего! Ни лифчика, ни трусов!» Она: «Как!» Я снова: «Ничего! Ни лифчика, ни трусов! Пока не снимешь, ничего не поймешь!» Сняла трусы. Все пошло как надо! В ней гениальная натура, от природы данная.

Маргарита Терехова. Играла в моей «Царской охоте» и параллельно снималась у Тарковского. Вечером она репетировала, а утром начинаются у меня съемки «Игроков» Гоголя. И вот мы с Маргаритой расстаемся на станции метро, раньше она называлась «Проспект Маркса». Мне в одну сторону, ей – в другую. Она мне говорит: «А почему ты меня не вызываешь завтра на съемку»? Я говорю: «Рита, ты же знаешь, в «Игроках» нет женских ролей». Она: «А я буду в массовке». А я уже договорился с Плисецкой и Щедриным. Думал – карты, и одна женщина будет танцевать за всю колоду. Это была бы Плисецкая, а Щедрин пишет всю музыку. Дверь вагона метро захлопнулась, и я понимаю, что перед Майюшей я должен буду извиниться. В спектакле будет только та, которая сказала, что готова играть в массовке. Я придумал ей такое! Там в любой карте степень мистики, красоты! Она всю колоду играла!

– Как произошло ваше знакомство с Раневской?

– Она сама по себе была – театр. А ее пытались сделать только участником в каком­то там спектакле. А то, как она себя вела и как жила… Она могла все. В театре были Марецкая, Орлова. Марецкая была когда­то, в течение нескольких дней, женой главного режиссера Завадского. И она стала хозяйкой театра: пока Марецкая не решит, Завадский ничего не мог сделать, он был парализован только ее вздохом. И вот я в театре ставил Гамлета. Я Завадскому предложил: а можно, могильщика сыграет Раневская? Он мне сказал: это гениально. Я прибегаю к Раневской, говорю, вот «Гамлет», а вы будете могильщиком. Поскольку могильщик закапывал все, он всех знает, поэтому он может быть и Гамлетом, и королевой, и Офелией. Она берет чайник, замызганный такой, держит его так, как череп. И она с этим чайником за всех говорила текст. Я говорю: «Ну»? – «Она не разрешит». Бегу в театр, подхожу к Завадскому. «Звонила Вера Петровна Марецкая. Ее ответ – никогда!» Все. В час ночи иду к Раневской, дверь открыта – она меня ждала. Я захожу, она сидит и говорит: «Мальчик, какой ты наивный, она никогда не даст согласие на то, чтобы я играла».

В Львове еще в 19… ай, давно. Сколько мне тогда было? Мама, нехорошо! В общем, театр, где Раневская тогда играла, приехал во Львов. После спектакля я проследил, где она живет. И иду к ней в девять утра. Стучу в тот особняк – мат невероятный. Я стучу. Она открывает дверь и видит – ребенок стоит. Я вошел. Раневская говорит: «Мальчик, что ты от меня хочешь?!» Я ей что­то отвечаю по­украински, по­польски. И уже спустя много времени я ей рассказал тот случай. Она говорит: «Так это был ты?! Какой ты был хорошенький! Ни один любовник так рано ко мне не приходил».

– Как вы выбираете пьесы для постановки?

– Я же сказал, там, наверху, есть окошечко. Если бы режиссер все это придумал и готовил, ничего не было бы. Нет, его пробудили от сна. Вот мне три раза Жан Жене – последний раз матом с французским акцентом – прокричал, как это я так могу не поставить его пьесу для этого поколения. Я утром позвонил артистам и велел приходить. И мы начали репетировать.

Толстой также мне кричал. Я ставил в шведском театре его произведение. И Толстой мне кричит: «Эти вонючие швЭды меня не знают. Поставь то, что жена Софья Андреевна, когда я писал, вырывала страницы». Я подумал «бред». Оказалось, есть экземпляр, в нем то, что она вырвала – точки­точки­точки­точки. Что там было? В постели Каренин, Вронский и Анна.

– Недавно в Ярославль привозили спектакль «Служанки». Почему вы его поставили без антракта?

– Антракт нельзя было сделать, пусть зрители писают до спектакля. Потому что сеанс гипноза останавливать нельзя. Если ты останавливаешься, гипноз прекращается.

– Расскажите о постановке «Сон Гафта, пересказанный Виктюком».

– Вот с чего все началось. Был вечер в Доме литераторов, замечательные люди выходили, что­то читали. И вдруг Валентин Гафт начинает мне и Александру Филиппенко читать стихи. И говорит: я не поэт, я не умею ничего, вот мне был сон. Пришел Сталин и потребовал, чтобы на сцене театра «Современник» он встретился с тем человеком, который считает, что знает все о вожде народов, то есть с Эдвардом Радзинским, с лидером коммунистов Зюгановым и Гоголем сегодняшних дней Михаилом Жванецким. И он какие­то шифры передавал Вале. Гафт нам с Сашей говорит: «Я буду играть, ты будешь играть, а ты будешь ставить. Завтра утром репетируем». – «А текст?» – «Не надо текста». И он был прав. В одиннадцать часов утра мы собрались у него дома, он показал какие­то отрывки, никакого целостного плана нет и быть не может. Мы не знали, будет ли этот спектакль или не будет. Но в это же время на Арбате висело табло, где Сталин занимал первое место в проекте «Имя России», а государство не могло допустить этого. Вот так мы и начали работать, по живому придумывать. Вся власть пришла на премьеру. «А я всегда в Кремле», – поет в финале Сталин. И оказалось, что Сергей Филатов, который был главой администрации Ельцина, в Кремле какое­то время жил. После спектакля он подскочил ко мне и сказал: «Я никогда об этом не говорил, а вам троим скажу. Да, действительно, дух Сталина ходит по Кремлю, по коридорам, стучит дверьми, входит в кабинеты. Иногда приходит Вова Ленин. А Сталин и не уходил!

Автор: Ольга Скробина

Комментарии

Другие новости раздела «Общество»

Читать