Молитва под толгским небом

Речной вокзал снарядил дополнительные рейсы – не вместит паломников ни один корабль. Не раз извергала пристань людской поток и после торжеств. Богатые и бедные, юные и дряхлые, опасные и благодушные – все устремились в Толгу. Зелень заповедная уничтожена тысячами ног – столько не собирала крепость монастыря и в годину ига золотоордынского. Слева у портала храма поют монахини в облачении черном. Справа, на крытом цветочными гирляндами помосте, им вторят священники в ризах цвета лазури. На краю троп священники в черных рясах благословляют странников. Стоят палатки. За прилавками улыбчивые послушницы предлагают вино и просфиры. Надпись: «Запивка».
       – Запивать что?
       – Кто исповедался, причаститься надо. Тот и запивает.
       У врат улыбается небу владыка Кирилл. Ему вторят улыбки трех дюжин служителей Божьих. Очереди паломников хребтом дракона тянутся к ним, прячут людские головы в руках отцов, под златоткаными покрывалами, шепчут что-то на ухо пастырей, унося их улыбки с собою. Колонны сливаются в плотную многоглазую, многорукую массу, внимающую проповеди на помосте:
       – Боже, да не будет во мне воля моя, несовершенная. Но будет надо мной воля твоя, высшая. Образ Богоматери – мост, приводящий сущее на земле на небо. Христос, чья суть – жертва, приходит в нас по тому мосту. В нас он создает свою обитель. Через веру, возводя наши души до полноты божественного бытия. Как и вы покинули свои дома и города, чтобы собраться здесь, так и мы покинули места свои, приходы. Вместе мы здесь – чтобы в полноте, доступной нашему земному восприятию, вкусить небесного огня.
       Престарелый священник читал проповедь, захлебываясь, сверкая эвфемизмами. Слова шли по святому наитию, лишенные мирской логики. Однако уста глаголющие владели толпой, как голова владеет оком, как кесарю внимает войско. Руки толпы творили знамение крестное в такт имени Господнему. Лбы послушно сотрясали твердь. Вера прижимала паломников к земле.
       Слова не праха, но духа повергли немощное тело оратора на трон из цветов. Микрофон держали чужие руки – свои, верно, не слушались. Между порталом и помостом динамики в рост человечий волнами посылают слова молитвы:
       – Святый Боже, святые предки, святый бессмертный, помилуй мя!!!
       Колокола давят инфразвуком, колонки – низкочастотной вибрацией, полуденное солнце в тридцатиградусной жаре – небесным огнем. Члены отказывают во власти разуму, душа воспаряет над здравым смыслом. Спасает святая вода из трех полутораметровых канистр.
       Спрашивают служку:
       – Кто проповедь читал?
       – Владыка.
       – Какой владыка?
       – Здесь их много…
       Епископ Бакинский и Прикаспийский Александр, наш земляк. Архиереи Тульский, Вологодский и Сергиево-Посадский. Владыка Ярославский и Ростовский Кирилл. Наш владыка с юношеским задором махал кадилом, окропляя верующих святой водой.
       – А тебя он обрызгал?
       – Да. Вроде.
       – Дай прикоснуться.
       Женщина средних лет, отдыхавшая в тени, с кряхтением поднимается навстречу товарке. Крестясь, целует место предполагаемого взаимодействия с чудесной влагой. Пускает тоскливый взгляд во след удаляющемуся крестному ходу.
       Впереди, со знаменами, идут монашки. Затем владыки с чудотворной иконой. Толпу мирскую и поток духовный делит мэр Ярославля. Виктор Владимирович был счастлив. Счастлив восстановлению обители и духовному подвигу монахинь.
       – В тяжелые годы начал российской федеративности светские власти вспомоществляли восстановлению обители, – отозвался добрым словом об оказанной помощи отец Вениамин.– Благодаря их финансовой и административной поддержке Толгский Свято-Введенский монастырь стал первым женским монастырем на территории России.
       – Я помню еще те времена, когда здесь разруха была. Крестовоздвиженский храм – так вообще одна руина. В 70-х думали строить кинотеатр. Спилили в храме потолочную стяжку, он и рухнул. Около четырехсот лет ему, как-никак, – повествует Мария Ивановна Мужевенко, послушница монастыря. Она – экскурсовод, это ее основное послушание. – Вроде в храме и последнее богослужение вели перед закрытием монастыря. Закрыли монастырь раньше, но службы шли до 1928 года. Территорию передали инженерам, планировалось строить ГЭС. В кельях поселили специалистов с семьями. Но пробы грунта 1938 года чудесным образом не подошли для строительства. Монастырь отвели под бараки, обычным людям, спасли от разрушения. Даже руины Крестовоздвиженского храма не зачистили, хотя и план был. Бог хранил монастырь. Исстари на Толге чудеса творились.
       Слова послушницы помогают осознать полноту метаморфозы Толгского монастыря. На фотографиях старых – руины. Горы строительной гнуси. Камень, крошенный в щебенку. Пыль, грязная в глину. Тонны сажи – с виду асфальт. Послушницы монастыря боролись с тварностью разрухи. Базовая реконструкция завершилась едва ли десятилетие назад. Сегодня Толга – блистающие толстым слоем побелки ровные кирпичные стены, выложенный гранитом пруд, резные деревянные уточки на краю мраморного фонтана. Сегодня на Толге крестный ход.
       Любой крестный ход – молитва Господу под открытым небом.
       – Толгский – особенно, – уточняет отец Вениамин.– Видите, металлические опахала служки держат у святого образа? Это репиды. Они используются только на особых архиерейских службах. В них запечатлены ангелы небесной силы, соучаствующие нашему торжеству. В крестном ходу соблюдается четкая духовная иерархия. Мы движемся во след символам Спасителя нашего, за образом Матери Божией, пастырями нашими наставляемые. И сила благодатная разливается над нами. Сила православная русского духа.
       Духовенство скрылось в кедровой роще. Там, где в сени деревьев, разговлялись постным хлебом павлины. Там, где нещадная сила солнца умирала в святой хвое вечных деревьев. Где чудо изредка рождало прохладный ветер в огражденном крепостными стенами сердце монастыря. Прямо на земле, на мшистых кочках, монахини искали ответы в черных псалтырях. Вечно суетные, люди и здесь выстроили драконьи кольца очередей, втоптали траву, покрыли землю мусором, а тишину – речами. Интересуюсь у женщины в темных одеждах:
       – Что стоите?
       – Поклониться чудотворной иконе.
       – Но это же копия, причем заводская.
       – Даже пластиковые иконки порой мироточат. Неважно, копия это или оригинал. Все чудотворно.
       …На краю рощи, у рва, группа верующих поклоняется деревьям. Обнимает крепкие стволы кленов, целует смолистые надрезы на коре, собирает упавшую хвою. Зачем?
       – Деревья делятся с нами благодатью святого места, – объясняют.– Благословление Божье лежит на роще. Вот деревья и исцеляют.
       У врат наблюдаю еще более удивительную картину: коленопереклоненная целует пыль у корней лиственницы:
       – Говорят, здесь икона чудотворная явилась. Другие вот желуди собирают, они освященные.
       Язычество, поздний период?! Может, не зря один из отцов психиатрии считал религию чем-то вроде таблетки от заболевания духа? Отец Михаил, пастырь, с теплой улыбкой на устах поясняет, что не так это:
       – В поклонении деревьям и копиям – спискам – нет ничего удивительного. Верующий, молящийся нерукотворному образу, поклоняется не чудотворной силе. Так сделал бы язычник. Верующий поклоняется образу, за ними стоящему, их источнику. И от него получает исцеление, божественное покровительство. Так что речь идет не о магической силе места или вещи, а о божественном присутствии в нем.
       Да, здесь, вдали от смога, от стресса суеты и борьбы за деньги, другая атмосфера. Вот в тени кедровой рощи, средь одуряющего аромата свежей зелени, в беседке молоденькие послушницы хрумкают арбуз. Их лица дышат августовской силой священной рощи. Мироощущение на Толге иное, чем во внешней реальности. Не поэтому ль толпы верующих, служители Триединого, власти мирские и духовные нашли в Свято-Введенском Толгском монастыре чудо многогранной веры? Чудо, уступающее разве что животворящему лику в стенах обители, дарующему плодородие и мир Ярославской земле.