15:10
пятница,
29 марта 2024 г.
10.9
°С
Ярославль,
Ярославская обл., Россия
16 мая 2012

Мне повезло, я выжил

Казалось бы, о Великой Отечественной уже сказано все. Но когда в руки попадают вот такие воспоминания очевидца тех страшных событий, понимаешь – мы не знаем о ней и половины правды. Илья Сионович Софиев воевал всего 4 месяца. А дальше были нары – сначала фашистских конц-лагерей, потом сталинского. Сегодня этого человека уже нет в живых. Его исповедь записала и предоставила редакции «Городских новостей» сноха Ильи Сионовича Татьяна Софиева.

Спасайся кто может
Я был призван в Красную армию в первые дни войны и служил в частях по снабжению передовых подразделений горючим.
В октябре 1941 года под Киевом вся наша часть попала в окружение. Командир части и комиссар выехали в Киев. Вернулись они в цивильной форме и заявили: «Мы в окружении, спасайтесь кто как может...» И ушли. Началась паника, мы заметались, попали в болотистое место, где нас и захватили немцы. Хотя по уставу мы все должны были застрелиться…
В разных фашистских конц­лагерях я пробыл два года. В одном из них, в селе Гоголево, было не менее 25 тысяч пленных. Это было открытое место без зданий и укрытий. В октябре 41­го похолодало очень рано. Мы спали на голой земле. Немцы заставили нас соорудить отхожее место. Это была яма глубиной около двух метров. Случаи, когда ослабевшие люди не могли удержаться на краю ямы, падали в нее и погибали в нечистотах, не были редкостью. Фашисты с удовольствием наблюдали за этим и смеялись.

Снимай, еврей, сапоги!
Обычно по субботам фашисты устраивали себе развлечение – они «вылавливали» из толпы узников комиссаров, коммунистов и «жидов» и расстреливали их.
Как­то в субботний день меня остановил полицай, по национальности украинец, и потребовал снять сапоги: «Иначе выдам, что ты еврей». Сначала я решил их не отдавать – у меня сохранился военный билет, в котором национальность не была указана, но потом испугался, что полицай сможет доказать мое еврейство по отчеству Сионович. Сапоги я отдал в обмен на ботинки. В следующую субботу меня опять поймали, раздели и потребовали, чтобы я признался, что еврей. «Я таджик! Меня уже проверял вон тот полицейский, который стоит рядом с вами!» Тот подтвердил мои слова, и меня отпустили.

Сосед ел вшей
В другом лагере мы спали на 3­ярусных нарах. Я всегда старался забраться на верхний ярус, чтобы сверху не сыпались вши. В лагере под Дубно на нижнем ярусе спал молодой парень – казах. Вши на нем буквально кишели. Он не давил их ногтями, как все мы, а хватал рукой и ел. Я же старался уничтожать вшей регулярно, 2 раза в день. На работу тоже ходил всегда – так легче было выжить.
Мы часто болели дизентерией, фурункулезом, никакой медицинской помощи нам не оказывали. Полуистлевшее белье все время прилипало к фурункулам, приходилось отрывать его прямо «с мясом». Кормили нас ужасно. Пленные французы получали посылки через Красный Крест, а мы – нет. Но нам всем независимо от национальности помогали православные священнослужители. В святые праздничные дни, на Рождество и Пасху, немцы разрешали им приносить заключенным яйца и куличи.

Бред или явь?
В дубненском лагере я тяжело заболел и долго лежал с очень высокой температурой. Через несколько лет мой брат, профессор медицины, по симптомам определил возвратный тиф. Меня отнесли в другой лагерь, который недавно построили рядом. Некоторое время я был в нем единственным заключенным.
И вот однажды ко мне вместе с немецким офицером пришла женщина. Близко ко мне она не подходила, чтобы не заразиться. Говорила женщина на плохом русском языке. Спросила, что у меня болит и чего бы мне хотелось. Я попросил кусочек белого хлеба и молока. Она выполнила мой «заказ».
И теперь, через 50 лет, я хорошо помню подробности того визита, помню вкус того молока и того хлеба, но не могу понять: бред это был или явь? Кто эта женщина? И почему ее вдруг ко мне пустили?

Вещий сон
В лагере города Ровно у нас появился врач. Это был еврей Давид Аснис, замечательный человек, который лечил всех: и нас, и немцев. Он часто приходил к пленным в барак и наиболее слабым давал глюкозу. Приходил ночью, чтобы не видели немцы. Как­то вечером он поделился со мной, что ему осталось недолго жить – видел во сне, что его уводят на расстрел. А через несколько дней русский фельдшер рассказал нам, что Давида и в самом деле увезли вместе с грузинским евреем и женщиной из другого лагеря. Им велели предварительно помыться под душем под предлогом перевода в другой лагерь. Потом их вывели, раздели до белья и отвезли в крытой машине за город к вырытой яме. Когда их подвели к яме, грузинский еврей очень сопротивлялся, и ему выстрелили в затылок. Давид, по словам фельдшера, невольно оказавшегося свидетелем расстрела, вел себя странно, говорил что­-то несуразное. А женщина побледнела, опустилась на колени и стала креститься. Немец подошел и спросил: «Почему ты крестишься?» Она ответила: «Я украинка, разве вы не видите?» Ее, единственную, не стали расстреливать, отвезли обратно.
…Давид Аснис был из Киева. После хрущевской «оттепели» я пытался разыскать его родственников, делал запросы в Киев, но мне не ответили.

Передумали убивать
После болезни я осунулся, сгорбился, и теперь уже было очень хорошо заметно – я по национальности еврей. Как­то стоял в очереди за баландой. Внезапно меня подозвал дежурный фриц и грозно спросил: «Юде?» (еврей?). Он направил меня в камеру смертников. Там ко мне подошел украинец, спустил мне штаны и спросил: «Когда делали обрезание?» Видно, хорошо знал свое дело… Я сказал, что в 4 года или в 5 лет. «Почему так поздно?» – удивился он. «Родители были бедные, не могли раньше», – отвечаю. «Ты еврей?» – продолжает он свой допрос. «Нет, таджик», – говорю.
Чтобы поймать меня на вранье, позвали таджика. «Откуда ты?» – спросил он. «Из Таджикистана», – отвечаю, а сам там никогда не был. «Из какого района?» – спрашивает таджик. «Из Сталинского», – говорю я, мгновенно сообразив, что районы, названные в честь вождя народа, есть во всем СССР. «О, это рядом с нами!» – обрадовался таджик, и меня передумали убивать.
Когда меня возвратили в лагерь, вновь поставили в очередь за баландой. Дежурный немец, увидев меня живого, понял, что ошибся, и крикнул повару: «Цвай порцион зуппе!» (две порции супа!).

Старик-доходяга
Однажды я не смог пойти на работу – распух отмороженный палец на ноге. В лагере немцев нет. Дежурит узбек. Говорили, что это бывший начальник милиции Ташкента, который добровольно пошел служить немцам. Он вызвал меня на площадь и спрашивает: «Почему не на работе?» Показываю распухший палец: «Не могу ходить». Он грозно кричит: «Расстреляю, ты еврей!» Собирается народ. Он вскидывает винтовку: «Сейчас расстреляю!» Я говорю дрожащим голосом: «Расстреляй, но только знай, что тебя и твоих детей накажет Аллах за убийство мусульманина». Он опускает винтовку и выгоняет меня. Я, еле волоча ноги, иду в барак и ложусь на нары. От волнения текут слезы – узбек пригрозил, что когда вернутся немцы, он им скажет, что я еврей. К вечеру меня вызывают к немцам, но узбек ничего не говорит про мою национальность. Фашистам я молча показываю распухший палец. Немец кричит: «Уец!» (пошел вон!), а дальше следует немецкая ругань.
После этого я поседел. Пленные стали меня звать стариком-­доходягой.

Человекообразный контингент
Во время наступления наших войск охрана в концлагере ослабла, и мы с одним молодым узбеком убежали из лагеря. Я думал, мои мытарства закончились. Оказалось, нет. Из немецких конц­лагерей я попал в сталинские – ПФЛ. Эта аббревиатура расшифровывалась как проверочно­-фильтровальный лагерь. Те же нары, та же колючая проволока…
Были и приятные моменты: впервые за два года я помылся с мылом и почувствовал себя человеком. Правда, не совсем: нас именовали здесь «контингент». Как сказал один остряк, тоже бывший пленный фашистских лагерей, – «человекообразный контингент». Он получил письмо от своей жены, члена ВКП(б), в котором она писала, что отказывается от мужа как от врага народа.

Он теперь генерал и симус!
Начальник лагеря постоянно повторял: «Товарищ Сталин сказал: «Если из ста подозреваемых один предатель – надо уничтожить все сто». Теперь и я оказался под подозрением: «Как же тебя, еврея, не уничтожили? Не шпион ли?»
Интеллектом он не блистал. Как­-то собрал нас на лагерной площадке и торжественно объявил: «Я получил сообщение, что товарищу Сталину присвоено звание ГЕНЕРАЛА И СИМУСА!» Так он расшифровал слово генералиссимус.
В сталинском лагере я сначала был шахтером, а потом стал работать на заготовке леса. Начальник лесозаготовок был хорошим человеком. Он успокаивал нас: «Мы тоже такие. У нас отобрали паспорта, потому что мы жили на оккупированной территории, и не разрешают выезжать».
В сталинских лагерях я пробыл два года. Меня спас мой брат, вернувшийся с фронта в чине майора. Он добился, чтобы меня отпустили. Если бы не брат, меня бы отправили в Сибирь, как многих бывших пленных.

Жизнь вошла в свою колею
В Москве мне в прописке отказали, хотя я до войны жил там. Зато разрешили выехать в Ташкент, где меня ждали жен и сын. Удостоверение участника войны мне дали в 1951 году. А до этого я был все тем же «контингентом».
Получив удостоверение, я наконец подлечился и вернулся к научной работе. А в 1953 году защитил в Москве кандидатскую диссертацию. Жизнь вошла в свою привычную колею. Семья, любимая работа, дети, а потом и внуки…
Мне повезло, я выжил…

Автор: Ольга Скробина

Комментарии

Другие новости раздела «Великой Победе посвящается»

Читать