Потерянное детство

С чистого листа

– Я жила как с чистого листа, но рассказ воспитательницы воскресил прошлое. Я помню солнечную полянку, пение петухов по утрам – где­то в деревне, мы отдыхали там с мамой, наверное, у каких­то родственников. Мне было четыре с половиной года. Помню, как в панике бежали люди, кричали, мне было страшно. Наверное, это было начало войны. Потом Ленинград: кирпичные дома, заклеенные крест­накрест окна, ночной вой сирены, возвещающей о том, что нужно бежать в бомбоубежище. Тусклый свет подвала, спящие на полу люди. Помню страх.

Сегодня Нина Дмитриевна Лаврова рассказывает свою историю в честь 65летия снятия блокады Ленинграда. Рассказывает не впервые. Ныне председатель организации «Жители блокадного Ленинграда» Дзержинского района, Нина Дмитриевна ведет активную общественно­просветительскую работу. Выступает перед школьниками, беседуя с ними о войне, участвует в акциях, организованных мэрией Ярославля, посвященных ветеранам. Она делает все, чтобы знали, чтобы помнили. И вместе со своими слушателями переживает прошлое вновь и вновь.

– Отца не помню совсем. Он ушел на войну сразу и, как выяснилось много позже, погиб в самом начале. Мы с мамой жили впроголодь, как и все тогда. Она приносила 125 граммов хлеба, большую часть отдавала мне. Потом мама заболела, и приносить хлеб было некому. Несколько дней девочка сидела совсем без еды, а потом не выдержала – натянула пальтишко и белую пуховую шапочку, выбежала на улицу. Нина вдохнула морозный воздух – она давно не покидала пределы квартиры, в то время бродить по ленинградским улицам было опасно: обезумевшие от горя и голода люди охотились на себе подобных, процветало людоедство. Девочка увидела стоявшую рядом с подъездом незапертую полуторку, вскарабкалась по колесу в кабину. Внутри лежал огромный кусок дуранды, – отломила часть и опрометью кинулась обратно домой.

Но силы матери уже были на исходе.

– Я ухаживала за ней как могла, подавала воду в ковшике. Однажды пролила немного, и через несколько часов лужица превратилась в лед. Както утром мама не проснулась, я стала будить ее и вдруг поняла, что она мертва. Впервые в жизни я увидела смерть так близко.

В ее голосе звучит такая боль, что невозможно удержаться от слез. И сама она – плачет. Будто снова ощущает себя той испуганной маленькой девочкой, которая осталась на свете совсем одна.

Соседи унесли маму, а потом на глазах Нины делили оставшееся имущество – одежду, мебель, кухонную утварь, даже семейные фотографии и детские игрушки. Нине не досталось ничего.

Соседство с немцами

Нина попала в ленинградский детский дом. А потом, в числе прочих блокадников – в Ярославскую область, в деревню Хмельники. Рядом с детдомом располагалась зона, очень скоро сидевших за колючей проволокой соотечественников сменили пленные немцы.

– Всех наших заключенных вывезли ночью, и мы не видели этого. Зато зрелище, как пригнали немцев, помню отчетливо, – рассказывает Нина Дмитриевна. – Был зимний солнечный день. Немцы шли колонной длиной метров в пятьсот, в шеренге по три­четыре человека. Нас очень поразил их вид. Это были в основном пожилые люди – уставшие, замерзшие. Они были такие жалкие, что мы даже не чувствовали злости к ним. Кричали: «Шнель! Шнель!» А они не обращали на нас никакого внимания.

Для ребятишек, живших без единой игрушки, немцы стали своего рода развлечением. Они выменивали у заключенных баночки изпод табака на кусочки хлеба, наблюдали, как немцы работают на карьерах. А любопытная Нина и вовсе совершила безрассудный поступок.

– Немцы заготавливали дрова для нашего дет­дома. И однажды я пробралась к ним в машину. И вот они садятся в машину, там я, но они делают вид, что меня там нет. Мы едем в лес. Останавливаемся. Я, как самая деловая, иду по сугробам вперед, немцы за мной. Пока они рубили, я сидела на пеньке. По окончании работы мы вернулись в машину. Приехали в деревню. Об этой поездке мои воспитатели даже не узнали. Это уже потом я стала анализировать – ведь немцы могли сделать со мной что угодно! Но они не то что ничего не сделали – они мне даже слова не сказали. Это удивительно! Вообще отмечу, что вели они себя очень скромно. Никогда не смотрели в глаза, первыми с детьми не заговаривали. Они знали свое место, понимали ситуацию.

Как бы дико это ни звучало, но это как раз и сближало детдомовцев с пленными врагами страны. Они также были заложниками ситуации – вдалеке от дома, потерявшие родных, с туманной перспективой в будущем, чувствовали – нельзя давать слабину и нельзя терять чувство собственного достоинства. Хотя дети недоедали, для них было совершенно неприемлемым залезть в чужой огород. Только иногда Нина позволяла себе, проходя мимо забора, протянуть руку между досок и выдернуть с грядки однуединственную морковку, не больше.

– Нас рано стали приучать к труду, – продолжает Нина Дмитриевна. – В шесть лет мы теребили мох, ворошили сено. В восемь лет мыли полы. А в девятьдесять выполняли уже вполне взрослую работу: кололи дрова, носили воду, пасли скот.

Правда, пасти скот доверяли не всем. Но Нине – доверяли. Пасти свиней ей нравилось, потому что, когда вечером она возвращалась домой, ей давали сразу и обед, и ужин, и спать она ложилась сытая.

Как Зоя Космодемьянская

В 1945 году начался обмен пленными, и немцев увезли. В 1946м детдом покинули ленинградские воспитатели. А в 1948м детдом расформировали. Нина и ее товарищи попали в Переславль. И так лишенные материнской ласки, ребята столкнулись с незаслуженной жесткостью воспитателей. Детей называли не по имени, а по фамилии.

Нина Дмитриевна вспоминает один из наиболее ярких случаев:

– Мы очень любили учиться и никогда не прогуливали уроки. Однажды я провинилась, и в наказание воспитатели решили нажать на самое больное место – у меня отобрали верхнюю одежду и не пустили в школу. Но они еще не знали моего характера! Я побежала на уроки в чем была – прямо в платье и тапочках, а была зима. Поскольку я выбрала сокращенный путь, то не сильно замерзла. Урок уже начался, когда меня вызвали в коридор – за мной пришла воспитательница. Вы думаете, она принесла одежду? Ничуть не бывало! Раздетую она повела меня обратно. Причем уже не коротким путем, а обычным, и не бегом, а размеренным шагом. Мне было холодно, обидно. Но я решила для себя: Зоя Космодемьянская выдержала, и я выдержу. И с гордо поднятой головой топала впереди воспитательницы.

Нина Дмитриевна вздыхает. Обида на некоторых воспитателей до сих пор таится в сердце:

– Ведь мы же были детьми и так нуждались в маме. Но нам скупились доброе слово сказать, не то что нежно прикоснуться. Дни рождения не отмечали... Хоть бы мороженого раз купили, мы так о нем мечтали. Оно и стоилото копейки.

Обездоленность и равнодушие взрослых только закаляли Нину. Она поняла, что постоять за нее некому – нужно все самой, самой. Увлеклась спортом. Делала успехи в легкой атлетике, ездила на всевозможные соревнования республиканского и даже всесоюзного уровня. На всесоюзных соревнованиях в Москве даже заняла первое место, за что получила первый в жизни подарок – красивый кофейный сервиз на двенадцать персон.

Блокадников становится все меньше

Сейчас Нина Дмитриевна не одинока. Ее преклонные годы украшают дочь, внучки и правнучка. Сама потерявшая детство, она старалась всеми силами, чтобы их детство не было омрачено ничем. С тех пор как из стен детдома ее отправили в свободное плавание, было множество трудностей, но, привычная, она преодолевала их с гордо поднятой головой. На радиозаводе и на моторном ее помнят как одного из лучших работников. Не раз ее фотокарточка висела на Доске почета. Ради хорошей пенсии перешла на каучуковое производство, работала за четверых, подвергая риску здоровье и даже жизнь, но понимала, это необходимо – чтобы детям помогать.

Про свою жизнь говорит: она была очень тяжелой, но и очень интересной. В свои 74 она на удивление энергична – нянчится с девятимесячной внучкой, другую внучку учит кататься на лыжах. В общем, жизнь бьет ключом. Но с печалью говорит Нина Дмитриевна, что блокадников становится все меньше. Ее районное отделение организации «Жители блокадного Ленинграда» самое крупное в городе. Но только за прошлый год ушли из жизни девять человек.

– Скоро некому будет рассказать людям о войне. Никого не останется, – печалится она. – Даже сейчас о ней мало знают – причем не только школьники, но и взрослые люди. А разве такое можно забывать? Ведь это наша история.

Но пока жива, Нина Дмитриевна не перестанет говорить о тех годах. 
 
ИСТОРИЯ В ЦИФРАХ

С 27 января по 24 марта 1942 года в Ярославль прибыло 162 эшелона с жителями блокадного Ленинграда. В Ярославле было открыто 210 детских домов, 26 стационаров.

На сегодняшний день в Ярославской области 12 памятников жителям блокадного Ленинграда, в том числе в Ярославле семь, из них три на Леонтьевском кладбище, два – на Туговой горе, два – на Тверицкой набережной.

Сегодня в городе состоит на учете в территориальных отделах управления по социальной поддержке населения и охране труда мэрии города Ярославля 330 жителей блокадного Ленинграда.