Война лишила детства

В ночь на 6 октября 1941 года колонны немецко­фашистских захватчиков с бронетехникой вошли в Карачев. А утром начались грабежи магазинов. Немцы забирали съестные припасы.

Потом они установили на центральной площади три виселицы, потом согнали жителей и на их глазах повесили партизана, коммуниста и военного. В городе установили комендантский час. Тех, кто его нарушал, расстреливали на месте.

– Когда враг вошел в наш город, мы были готовы к тому, что нас расстреляют, – рассказывает Зоя Ивановна. – Чувство ужаса, ожидания смерти не покидало нас все время. Когда немцы стали отходить, они взрывали, жгли дома, а жителей под конвоем погнали в Германию. Люди наспех собирали узелки в дорогу – кое­какие вещи, продукты. Два месяца мы шли пешком – голодные, изможденные. Кругом бомбили. Мы в страхе кидались в разные стороны.

Однажды попали под сильную бомбежку. В суматохе нескольким семьям, в том числе и нашей – маме, двум братьям и мне, удалось убежать.  Мы долго брели, пока не наткнулись на заброшенный сарай. В этом ветхом строении взрослые и дети – всего человек десять – скрывались почти месяц.  Питались какимито корешками, шишками, собирали остатки овощей в поле.

Однажды мимо сарая прошли три немца. Все в страхе затаились. Даже дети испуганно замолчали. Но, к счастью, враги не заглянули в наше убежище. А вскоре мы услышали лошадиный топот. Подумали – опять фашисты. Один ребенок осторожно выглянул в окно и увидел советского офицера на коне. Мы гурьбой выбежали из сарая, окружили его и стали рассказывать, как нас немцы в плен гнали. Выслушав нас, он сказал: «Возвращайтесь домой –   Карачев освободили».

И снова – долгий, мучительный путь. Уже наступила осень, а мы одеты налегке. К ноябрю пришли в Карачев и увидели почти полностью разрушенный город. От нашего дома ничего не осталось. Сначала построили шалаш, а потом вырыли землянку и прожили в ней три года. Собирали мороженую картошку на полях. Теплой одежды не было. На улице зима, а я – в чешках. Легкие спортивные тапочки быстро прохудились, так я закрывала дыры на подошвах соломой, бумагой.

Ближе к концу войны нашлись наши родственники в Ставропольском крае, и мы уехали к ним. Там я окончила строительный техникум. В 1952 году приехала в Ярославль и проработала до выхода на пенсию в проектной организации.

УМЫВАЛА РАНЕНЫХ

Мина Борисовна Обедняк приехала в 90е годы в Ярославль с Украины. Здесь живет ее дочь и внучка. Родилась Мина Борисовна в городе Артемовске Донецкой области. Она только успела закончить первый класс, как грянула война. Отец ушел на фронт. А мать направили в полевой госпиталь. Поезд, в котором он находился, шел к Москве.

– Меня не с кем было оставить, и  мама взяла с собой, – рассказывает Мина Борисовна. – Нас, детей, в эшелоне было трое. Все время поступали раненые воины. Мы  видели их страдания, раны, окровавленные бинты, слышали их стоны и крики. Как могли, помогали сестрам: умывали солдат, кормили их с ложечки. Я даже пела и танцевала  перед ранеными. А когда начиналась бомбежка, от страха забиралась под лавку.

Госпиталь прибыл в Тулу. Там его разместили  в школе. Мать попросила знакомого военного отвезти Мину в Киров к бабушке. А других детей отправили в Уфу, в детский дом.

Из Тулы поезд отправился в сторону Москвы. После того как немцы были отброшены от столицы, эшелон взял курс на запад, дошел до Кенигсберга. Мать Мины Борисовны вернулась с войны с наградами – орденом Красной Звезды, медалями «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией», «За боевые заслуги». А вот отец так и не вернулся, погиб на фронте.

ПЕКЛИ «ТОШНОТИКИ»

Лидия Григорьевна Мельникова родилась в 1940 году и мало что помнит о событиях тех тяжелых дней. Но в память ребенка врезалось слово «похоронка». Ее принесли через два года после гибели отца.

Жили Зарубины в Заволжском районе в частном доме. Когда начиналась бомбежка, все выбегали на улицу. Взрослые торопили детей: «Быстрее, дом может развалиться». От этих слов маленькой Лиде становилось страшно.

А еще она помнит, что все время хотелось есть. Однажды ее брат потерял карточки, и семья целый месяц голодала. Детвора ходила по полям, собирала мороженую картошку, из которой бабушка пекла оладьи. В народе их назвали «тошнотиками».

Дети редко видели мать. Тяжкий груз лег на ее плечи: она работала сутками на вагоноремонтном заводе, одна поднимала детей, ждала весточки с фронта от мужа.

– В 1947 году я пошла в школу, – рассказывает Лидия Григорьевна. – К тому времени отменили карточки, но все еще было очень голодно. Мама провожала меня в школу и всегда клала мне в кармашек кусочек хлеба. Отдавала мне свой паек.

В похоронке, которую получила семья Зарубиных в 1944 году, сообщалось, что красноармеец Григорий Васильевич Зарубин погиб в марте 1942 года у разъезда Жарок Кировской железной дороги и похоронен в братской могиле. Эти данные впоследствии занесли в областную Книгу памяти.

Когда я готовила материал, то обнаружила в Интернете вот такую информацию. В районе разъезда Жарок Киришского района Ленинградской области в начале 1942 года шли жестокие бои. Войска 54-й армии Волховского фронта прорывали оборону немцев. Там полегло много наших солдат. В одной из братских могил, очевидно, и был похоронен красноармеец Зарубин. Я рассказала Лидии Григорьевне об этом. Неизвестность, так долго томившая ее, ушла в прошлое.