13:36
пятница,
29 марта 2024 г.
9.9
°С
Ярославль,
Ярославская обл., Россия
29 апреля 2009

Я противостою русскому пессимизму

На прошлой неделе в Ярославле прошел фестиваль «Будущее театральной России». Его президентом стал доктор искусствоведения, профессор, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, ректор школы-студии МХАТ Анатолий Смелянский.– Анатолий Миронович, театральная жизнь сейчас стремительно меняется. Как вы считаете, каково будущее театральной России? Сохранится ли репертуарный театр или его вытеснит шоу-бизнес?

– Сегодня эта тема очень активно обсуждается. Одни считают, никакого будущего у репертуарного театра нет, другие – что есть. Мне кажется, ошибка в самом термине «репертуарный театр». Это словосочетание пришло с западного обихода, а мы лет 10 – 15 назад стали его употреблять. Это понятие американского театра. Оно предполагает, что несколько артистов работают полсезона на контракте в данном месте.

Репертуарный театр – это будущее русского театра. Режиссеры ищут, где им интереснее работать. Если будет так, это будет прекрасно. Люди хотят ходить в интересные театры, задевающие жизнь. А если ты в каком-то городе обязан всю жизнь ходить в один и тот же театр, где нет никакой возможности сменить директора театра, увидеть другого артиста, – зачем это нужно? Если у вас есть отличное здание, соберите труппу, пригласите хороших актеров, как это делали когда-то в России до революции. В нашем театре государственно закреплено крепостничество с 30-х годов, и мы в этой системе продолжаем жить.

Единственное изменение в том, что мы допустили так называемые антрепризы, которые стали просто способом материального обогащения для известных артистов. Поэтому московская антреприза, которая едет на периферию, едет не с какими-то новыми идеями, а с одной идеей – как облапошить публику, собрать побольше денег.

– А сейчас, в наше экономически непростое время, меняется у зрителей потребность в театре, в премьерах?

– Время очень тяжелое, и мы не понимаем, пойдет публика в театр или перестанет ходить. Слово «кризис» стало основным в словаре времени. Вот думаем: «Кризис, время тяжелое. Наверное, зритель в театр не пойдет – в МХТ довольно дорогие билеты». А у Олега Табакова, художественного руководителя МХТ, окна кабинета выходят на Камергерский переулок. Он раз в месяц просит нашего фотографа сделать снимки людей, стоящих в очереди за билетами, чтобы сравнить: есть очередь или нет. И вот он мне на днях показывал снимки. Говорит: смотри, в январе была такая-то очередь, а в феврале больше, в марте – еще больше. Значит, что-то интересное в нашей стране происходит, что во время кризиса люди пошли в театр. То ли они все уже безработные и им делать нечего… Но если бы они были безработными, то они бы не попали в театр – ведь билеты довольно дорогие. Что их заставляет идти в театр? В каком они настроении приходят?

То же самое, но не делая фотографий, мы каждый год наблюдаем на прослушивании. Каждый год все больше и больше ребят приходят на прослушивания, на туры.

– Анатолий Миронович, а кто сейчас приходит учиться в театральную школу?

– Увы, но с этой культурой SMS-ок, дурного русского языка, дурной школы, которая деградировала, студенты стали совершенно безграмотные. Это реальность. Средняя школа должна подготовить человека для учебы в высшей. Но студенты приходят совершенно неготовыми, они ничего не знают. С этим бороться очень трудно. Несколько лет назад на первом курсе для студентов всех отделений я начал читать курс «Введение в театр понимания». Я прекрасно отдаю себе отчет, что все, что я им говорю, – как об стенку горох. Они не читали пьес, не знают, кто такой Станиславский. Но я нарочно читаю курс в 16.40, самое мертвое время суток, для того, чтобы ребята поняли, что они пришли в институт, элитный вуз России. Студенты сидят так тихо – муха не пролетит.

– Но, наверное, задача высшей школы дать студенту необходимые знания, восполнить пробелы среднего образования?
– У нас в Москве есть некоторое противостояние школ. Ребята, которые поступают, об этом не знают. Они лишь знают, что есть ГИТИС, есть школа-студия МХАТ, есть «Щука», есть «Щепка». ГИТИС большой, а те три маленьких, но при театрах. На самом же деле существует некоторое традиционное разделение труда. Щукинское училище, считалось, воспитывает театральный инстинкт, там люди понимают, что такое театральность. А в школе-студии художественного театра главное – психология. ГИТИС – вообще не понятно, что такое, это завод, фабрика. И я вдруг понял, что наша монастырская система привела к иссушению русского театрального образования.

Вот у нас поставили на выпускном курсе спектакль «Горе от ума». Придумана острая театральная форма. Я смотрю спектакль и вдруг понимаю, что студенты выучены, говорят ясно, как-то взаимодействуют, все вроде по школе неплохо. Но я совершенно не понимаю содержания этого спектакля. Я смотрю, вот человек играет Репетилова, болтает очень смешно, быстро. А кто у него перед глазами стоит? Какое явление нашей жизни? Другой играет Фамусова. Что видит он вокруг себя, в себе? А тот, который играет Чацкого? Куда у него душа двигается? У него вся страсть накачанная, а у самого никаких эмоций нет.

Я вдруг понял, что ребята с утра до ночи в школе, они ничего не видят, никуда не ходят, замкнуты на своих педагогах. И я почувствовал какой-то недостаток кислорода. Выпускники выходят в жизнь, не задавая себе вопроса, что за жизнь вокруг, в какой театр они входят. Они играют дипломные спектакли, не привнося никакого собственного человеческого содержания. А без этого театр теряет всякий смысл. И школа теряет всякий смысл. Я часто задаю себе вопрос: мы учим только технологии или даем им такую прививку, с которой они пойдут куда-то дальше по жизни? Не надо думать, что каждый выпускник попадет в чудесный театр, где будет творческая обстановка. Но ведь большинство попадут в не чудесные театры, в не чудесные условия, противоречащие смыслу художественного творчества. Как сохранить себя? Как сохранить душу свою? Значит, школа должна это закладывать. Если мы это не закладываем, такая школа вообще не нужна.

– А потом студент выходит в жизнь, где есть возможность участвовать в сериалах, различных телешоу. Такое искушение шоу-бизнесом – зло для молодого актера или своего рода профессиональный тренинг?

– Те, кому сделаны прививки, кому дано понять, что такое настоящее искусство, может быть, пройдут эту болезнь без особых потерь. Все выбирают свой путь. Один уходит в шоу и не возвращается. Ты уже не знаешь ни имени его, ни дарования, он – артист сериала. Но, вообще, они должны быть осведомлены, что часто, когда человек идет этим путем, думает, ну сыграю в стосерийном сериале, где режиссер уходит с тридцать пятой серии, потому что ему неинтересно, где не знают фамилии героев, все это отражается в лице. И никакая пластическая хирургия не поможет. Смышленый артист свое лицо бережет.

У нас была дискуссия по поводу постановки спектакля «Собачье сердце», предполагалось, что Машков будет режиссером. Табаков предложил на роль профессора одного артиста. Машков: «Кого? Это кулинарное шоу? Да никогда в жизни!» То есть у режиссера этот артист вызывает отторжение, потому что на его лице написано «кулинарное шоу». Актер же не может выйти в роли Преображенского и сказать: «Забудьте, я в кулинарном шоу не играл». Нет, это будет Преображенский плюс кулинарное шоу.

– Анатолий Миронович, вы уже почти десять лет руководите школой-студией. Что вам удалось сделать?

– На что я вообще потратил эти десять лет? Не знаю на что.

Я не хотел быть ректором, потому что я никогда не был каким-то начальником, никогда не вставал по будильнику, не приходил утром на работу – как-то прожил счастливую жизнь. Но я потом поменял психологию. Я вдруг увидел, что мы живем в чудовищном здании, везде грязь, все обшарпано.

Потом я пошел в общежитие, а оно у нас в центре Москвы. Я увидел… декорации пьесы Горького «На дне»! Комендантша общежития, которая со студентами каждый день пьянствовала, и они ее любили, и она их любила. Нары… Ну что-то страшное. Денег тогда не было никаких. Я пошел к тогдашнему министру культуры, театральному критику, моему товарищу Мише Швыдкому. Говорю, слушай, ты когда-нибудь был в общежитии? Деньги давай, будем ремонтировать. А он отвечает: «Денег нет!» И так говорили все министры культуры, пока я не понял, что ждать ничего не надо вообще. И я подумал, что единственную роль, которую мне предстоит сыграть и которую я никогда в жизни не играл, это роль человека, который занимается, как сейчас говорят, фандрейзингом, то есть собирает деньги. Надо научиться разговаривать с власть имущими, с богатыми людьми, уверить их, что театральная школа – это важное дело. И я прожил это десятилетие в ощущении этой абсолютной необходимости. Сейчас я не буду рассказывать, какое у нас общежитие, какая театральная школа… Мне один американский студент сказал: а почему вы не рекламируете ваше общежитие? Дали бы его снимки, у вас было бы в десять раз больше студентов.

Недавно я у Чехова прочитал в «Скучной истории» монолог профессора: «Вот я смотрю столько лет на наши обшарпанные стены, на эти парты, на наши туалеты. Вся эта обстановка, в которой люди вырастали, очень сильно способствовала возникновению русского пессимизма…» Ничего не изменилось за прошедшие сто лет, уверяю вас. Я вдруг понял, чем я занимался десять лет! Я противостоял русскому пессимизму!

Автор: Ольга Скробина

Комментарии

Другие новости раздела «Общество»

Читать