Пилили под корень, согнувшись в дугу

После окончания войны Лев Шанин продолжил военную службу в Чехословакии. Через год оттуда вывели советские войска и направили их в Австрию охранять нефтеперерабатывающие заводы, откуда вывозилось топливо в СССР в качестве репараций. В Австрии Шанин пробыл до 1949 года. Наконец наступило долгожданное возвращение на родину.

Восхвалял американскую технику

Дома его ждали жена и трехлетний сын. Началась мирная жизнь, супруги строили планы на будущее. Както раз в дружеской компании Шанин поделился своими впечатлениями от увиденного в Германии и Чехословакии. Какие там хорошие дороги, красивые дома с черепичными крышами. А какие отличные американские машины «студебеккеры», служившие базой для советских легендарных «катюш»! Было чем восхищаться. Эти автомобили повышенной проходимости не боялись раскисших грунтовых дорог, возили бойцов, снаряды, буксировали орудия. Их называли тружениками фронтовых дорог. Во время войны в СССР было поставлено большое количество «студебеккеров».

Восхищение американской техникой не прошло для Шанина бесследно. Ктото из компании донес на него. И вот ночью 29 октября 1950 года к дому подкатил «черный воронок». Стук в дверь, незнакомые люди, испуганное лицо жены, препровождение в машину НКВД – все произошло молниеносно. Шанина привезли в «серый дом». Там бывшего фронтовика посадили в одиночную камеру внутренней тюрьмы. Обвинения были таковы: «восхваление капиталистического строя и американской техники», «клевета на советскую действительность». Процесс по делу длился около года. Решение приняли на особом совещании в Москве при отсутствии обвиняемого. А приговор зачитали в камере. За «антисоветскую агитацию» Шанину впаяли 58ю статью, пункт 10, Уголовного кодекса. А это означало – 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно­трудовом лагере строгого режима.

«Страна» под названием Каргопольлаг

Льва Шанина отправили в один из жутких островов «Архипелага Гулага» – Каргопольлаг. Этот лагерь был основан в страшном 1937 году и охватывал более половины Архангельской области. Вдоль главной железнодорожной магистрали и на ветках, уходящих в глубь лесов, вырастали бесчисленные лагерные пункты, жилые зоны, обнесенные высоким забором. Триста тысяч заключенных валили и пилили деревья, разделывали их, а затем подтаскивали бревна к железной дороге и там грузили на платформы. Это был тяжелый ручной рабский труд: «Летом в болоте, зимою в снегу пилили под корень, согнувшись в дугу».

Сначала столицей «страны» под названием Каргопольлаг был город Каргополь. Затем этот статус получил поселок Ерцево близ одноименной станции.

Шанина отправили на лесоповал. Скудная еда, передвижение в колонне в сопровождении стрелков с автоматами и изматывающий физический труд – таковы были будни невольных обитателей холодных лагерных бараков с двухярусными нарами.

– На лесоповале среди заключенных большинство были уголовники, которые жили по своим, волчьим, законам, – рассказывает Лев Николаевич. – Они терроризировали нас, политических. А мы жили дружно. Я сидел с ленинградцами. Все они проходили по так называемому «ленинградскому делу» – послевоенных чисток в партаппарате. Тогда большую группу – человек 200 – объявили врагами народа. Одним из главных фигурантов «дела» был первый секретарь Ленинградского обкома партии Петр Попков. Его расстреляли. В группе ленинградцев, с которыми я сидел, находились личные шоферы Попкова. Лагерное начальство относилось к полит­заключенным хорошо. Оно понимало, что мы сидим ни за что. Нам даже разрешали ходить без конвоя.

Через год Шанина перевели с лесоповала в мастерские по ремонту трелевочных тракторов. Там потребовался токарь. А Лев Николаевич немного знал токарное дело. Во время войны, когда закрыли его родную 22ю школу, он пошел работать на тормозной завод. Но основательно освоить токарный станок не успел – призвали в армию.

Лагерный пункт, где находились мастерские, был показательным, ведь он располагался в «столице» Каргопольлага – поселке Ерцево. Здесь сидела советская интеллигенция: писатели, композиторы, музыканты, артисты. Даже художественная самодеятельность существовала.

– Были там, конечно, и бандюганы, но в меньшинстве, – говорит Лев Николаевич. – Вели они себя тихо. Боялись, что за плохое поведение их отправят на лесоповал. Так что уголовники пели и плясали, подстраиваясь под примерных политических.

Через пять лет Шанина досрочно освободили. Надо бы кричать от радости.  А он… растерялся от неожиданности. Ему выдали справку о снятии судимости, железнодорожный билет, паек, валенки, варежки и ватник и проводили за ворота. Когда ворота за ним закрылись, он и тогда не осознал, что свободен. С вещмешком за плечами Лев Николаевич дошел до станции Ерцево, сел на поезд и приехал в Ярославль. Выйдя на перрон, все оглядывался: не появится ли милиционер и не попросит ли предъявить документы.

Ордена отчеканили заново

Дальнейшая судьба Льва Николаевича Шанина сложилась неплохо. Тормозной завод, где он начинал работать во время войны, преобразовался в радиозавод. Там его помнили, взяли на станок. Он работал токарем, бригадиром, мастером, одновременно учился в Рыбинском авиационном техникуме, затем в заочном финансово­экономическом институте. В 1968 году переехал в Москву, там работал в отраслевых подразделениях министерств. В 1984 году вышел на пенсию. Семь лет назад вернулся в Ярославль.

Как жертва политических репрессий, Лев Шанин был реабилитирован в 1988 году. Ему вернули отобранные перед отправкой в лагерь документы и награды. Ордена и медали заново отчеканили на Ленинградском монетном дворе.